Пулковская обсерватория.
Фотография, конец 1880-х годов
|
Пулковская обсерватория. Фотография, конец 1880-х годов |
В этом кратком очерке мне хотелось рассказать, как выглядела Пулковская обсерватория в первые годы XX века, касаясь главным образом бытовой стороны ее жизни и почти не затрагивая ее научной деятельности. Эта деятельность, помимо научных публикаций, с исчерпывающей полнотой освещена в печатных "Отчетах" Обсерватории, издававшихся ежегодно. Можно только выразить сожаление, что издание "Отчетов" прекратилось в 1930 году и с той поры не возобновлялось.
Старый парк обсерватории, погибший во время Великой Отечественной войны в 1941 - 43 гг., густо покрывал весь Пулковский холм, и общий вид Обсерватории тогда резко отличался от современного. Здания обсерватории утопали в зелени. Сквозь листву просвечивала светло-шоколадная краска наблюдательных павильонов и башен, желтел облицованный известняком фасад главного здания с двухколонным дорическим порталом посредине, краснели восточный и западный жилые корпуса и ограда, разделанные "под кирпичик" искусной рукой штукатура. Окраска жилых корпусов сохранялась с основания Обсерватории до 1913 года, когда оба корпуса были перекрашены в белый цвет. Оконные переплеты в павильонах и деревянные ставни в нижних этажах жилых домов были окрашены в зеленый цвет, придававший особый "усадебный" колорит всей постройке. В летнее время на окнах жилых флигелей, вычислительной и кабинета директора ослепительно белели коломянковые маркизы с красными фестонами по краям, отбрасывавшие в комнаты прохладную тень. При ветре маркизы парусили, трепыхались и погромыхивали. После дождя и грозы весь парк сверкал. С листьев спадали крупные капли на траву, на прибитые дождем потемневшие дорожки, усыпанные дождем и тщательно разметенные, и вся Обсерватория наполнялась благоуханием берез, липы, сирени, травы, роз. Розы цвели вдоль дорожек в северном и южном цветниках около самого здания Обсерватории. Эти цветники в то время назывались северным и южным "кругами".
Два надземных этажа в жилых корпусах занимали квартиры директора и астрономов. В полуподвалах жили дворники и так называемые коридорные служители. Освещение во всех помещениях было керосиновое, замененное позднее (1908 - 1909 гг.) электрическим. При астрономических наблюдениях пользовались масляными фонариками.
Жизнь Обсерватории шла размеренно и тихо. Астрономы много наблюдали и вычисляли. В свободное время прогуливались по парку или играли в теннис, городки, крокет, зимой катались на лыжах и на коньках. Дворники разметали дворы и дорожки, кололи дрова и разносили их по квартирам, поливали цветы в цветниках вокруг зданий, зимой счищали снег с крыш, круглый год качали воду ручными насосами, установленными в подвалах западного и восточного домов. После оборудования электростанции подъем воды в баки стал производиться при помощи электричества. К югу от главного здания Обсерватории стояла башня большого 30-дюймового рефрактора, а к востоку от нее - так называемый "Южный дом" с астрофизической лабораторией и электростанцией. В этом здании было также несколько квартир для сотрудников.
По субботам топилась баня, помещавшаяся на "Заднем дворе" восточного флигеля. Банька была маленькая, приходилось мыться по очереди. Сперва мылись женщины, потом мужчины, отдельно обслуживающий персонал и отдельно - научный. Истопником при бане и "банщиком" был один из дворников. Долгое время эти обязанности выполнял дворник Кондратий (отчества и фамилии не помню). В те времена дворников звали по именам: "Максим", "Иван", "Франц" и т.п. В вечерние часы, когда мылись астрономы, он намыливал и растирал всех желающих, поддавал пар и т.д. За эти услуги он получал от посетителей чаевые и, кроме того, прирабатывал на продаже в предбаннике пива, лимонада и других прохладительных напитков. Скопив на разных приработках некоторую сумму денег, Кондратий переехал в Петербург и открыл близ Московской заставы лавку, Субботняя баня была своего рода клубом для астрономов Обсерватории, где они вели оживленные беседы преимущественно по астрономическим вопросам. Этот своеобразный астрономический клуб значительно позднее, в 20-х годах этого столетия упомянул в своей застольной речи на товарищеском ужине финский астроном-геодезист Ильмари Владимирович Бонсдорф, приезжавший в Пулково после Октябрьской революции неоднократно. До революции он работал в Пулкове в течение 15 лет. Воспоминанием о пулковской бане он желал наглядным примером подкрепить свою мысль о том, что нигде, ни в одной заграничной обсерватории он не встречал столь благоприятной для занятий наукой атмосферы, какая была в Пулкове, где даже в бане не забывали об астрономии.
Ежедневно по утрам на маленькой рыжей лошадке, впряженной - в зависимости от времени года - в тележку или в сани, приезжал из поселка Александровка (близ б. Царского Села) булочник. На лестницах жилых домов раздавался его голос: "булки, булочник!", и через несколько минут его подводу окружала толпа кухарок и домохозяек. Дважды в неделю приезжал из-за Московской заставы мясник. В зимние вечера, приезжая во двор, он зажигал на своих санях керосиновый факел. Молоко, творог и сметану приносили крестьянки из окружавших Пулково деревень или из самого Пулкова. Рыбу свежую и копченую, ягоды, первые овощи и пр. брали у разносчиков. Вспоминаются рыбак с круглой зеленой кадкой на голове, разносчик выборгских кренделей и бубликов с огромной корзиной за плечами и др. Бакалейные товары и прочее забирали в местных сельских лавках в кредит "на книжку", расплачиваясь раз в месяц после 20-го числа (т.е. после получения жалованья). Лучшая лавка в селе принадлежала купцу Минину в Подгорном Пулкове. Бережливый скопидом Минин нажил своей торговлей большое состояние, которое после его смерти прокутил его сын, азартно игравший на бегах. Другая лавка была на горе, прямо против въезда в Обсерваторию. Ее владелец Павел Тимофеев, страдающий водянкой, обычно целыми днями сидел на скамеечке на крылечке лавки, лениво отмахиваясь от мух, кружившихся около его красного и потного лица. На его распухших ногах ослепительно блестели огромные сапоги "бутылками", в которых отражался окрестный пейзаж.
Во дворе и парке Обсерватории с утра до вечера резвилась детвора - дети астрономов и младшего персонала. Весной, как только оттает снег и очистятся площадки во дворах, на солнечном припеке до самой темноты играли запоем в "чижики", "в бабки", "в рюхи", "в палочку-выручалочку", "в казаки-разбойники", "в лапту": да мало ли игр у ребят! К тому же под боком такой чудный парк. Надо облазить все деревья, осмотреть все птичьи гнезда, нарезать гибких веток для луков. Когда дети астрономов расходились по домам на завтрак или обед, дети младших служащих наказывали своим товарищам-барчукам: "Не забудь вынести булку!" или "Вынеси апельсин!". И этот наказ обычно выполнялся. Зимой катались с гор на лыжах и санках, к вечеру возвращались домой с розовыми щеками и обледенелой одеждой. На маленьком пруду против главного входа устраивали каток. Чаще каток устраивали на площадке рядом с прудом. Лучшими лыжниками были дети О.А.Баклунда - директора обсерватории с 1985 по 1916 год, лучшим конькобежцем - молодой астроном Борис Александрович Земцов (1886 - 1920). Дети астрономов и дети младших служащих тесно дружили между собой. Здесь не было на "барчуков", ни "гаменов".
В юго-восточной части обсерваторского парка большая площадь земли была отведена под плодовые сады и огороды сотрудников. Для рабочих и многосемейных астрономов эти сады и огороды были большим подспорьем в домашнем хозяйстве, а в теплое время года - лучшим местом отдыха.
По шоссе, которое проходит рядом с парком, и в то время было мощено булыжником, день и ночь шли конные обозы, наполняя окрестность непрерывным шумом. Покрикивание и песни возчиков, заливчатое ржанье лошадей, стук копыт и колес, дребезжанье прыгающих по булыжнику телег, а зимой скрип полозьев круглый день врывались в тишину обсерваторского парка. Все это многоголосие затихало только в редкие часы, в самую глухую ночь, когда последние обозы подтягивались к постоялым дворам, которых в селе Пулково было несколько. В более позднее время, когда мотор заменил лошадь, прежний шум сменился шумом и гудками автомашин.
Село Пулково имело своеобразную историю. Его жители были потомками государственных крестьян, не знавших крепостного права. Это обстоятельство, наряду с близостью к Петербургу, сыграло свою роль. Задолго до отмены крепостного права жители села Пулкова занимались торговлей, извозчичьим промыслом и т.д. Проще говоря, большинство жителей села стали кулаками. (Село Пулково было большое и пьяное. Оно разделялось на несколько районов с весьма выразительными названиями: "Вязниковский район", "Щемиловка", "Разувай" и т.д. Соседство с большим городом (в то время столицей) развращающе влияло на население подгородных сел и деревень, создавая условия для легкой наживы и спекуляции). Из огромного ряда сельских дворов (1000 дворов) лишь меньшинство населения занималось сельским хозяйством в прямом смысле. Остальные торговали, барышничали и извозничали. Торговали преимущественно сеном, которое накашивали с окружавших село заболоченных, неудобряемых лугов, в редких случаях заботясь об улучшении качества сена, об его урожайности. Другим предметом торговли были ягоды. Здесь (женское) население проявляло больше старания и умения. Пулково недаром славилось своей малиной и называлось малинным царством. Село тонуло в ягодных, сливовых, вишневых и яблоневых садах. По садовым тропинкам и межам, весело сбегавшим по крутым склонам холмов, цвел пушистый шиповник, и когда цвели яблони, сливы и вишни, все село покрывалось бело-розовой дымкой. Уже отцветала черемуха, усыпая молодую травку белыми кружками лепестков, и распускались пышные гроздья сирени. Уже пел соловей. Парни и девушки, обнявшись, парочками гуляли в обсерваторском парке, до утра просиживая на скамейках. Стояли белые ночи. Ждали Троицу, когда все село гуляло три дня, а на четвертый опохмелялось и с больной головой принималось за работу. В Троицу дома украшались свежими березками. Приезжали карусельщики, снимали место, обычно в так называемой "круглой слободе" под горой у "круглых прудов", разбивая балаганы, палатки с разной сластью - пряниками, леденцами, яблоками, орехами. На каруселях кружились три дня и три ночи до тошноты, до одури. Не смолкая, ревела гармошка и ухал барабан. На второй день Троицы - в Духов день - по селу шел крестный ход с образами, с хоругвями, служились молебны о даровании дождя. Разряженные бабы и мужики, истово крестясь и нагибаясь, проходили "под образами". По дороге кой-кто из мужиков отставал и забегал в избу "поправиться" и "полечить голову". У крайнего дома села служился молебен. Когда священник разрезал "святой хлеб" и начинал его раздачу, все наперебой бросались за хлебом, давя и увеча друг друга. На селе широко праздновали три праздника: Троицу - весной, Смоленскую - в конце лета и Николу зимнего - в декабре. Два последние праздника были "престольными" от двух престолов Пулковской церкви. Церковь, построенная знаменитым Кваренги, стояла на высоком берегу речушки Пулковки. В летописях Государственного Эрмитажа сохранилась история постройки этой церкви. Кваренги, постоянно работавший и проживавший в Петербурге, время от времени ездил на родину в Италию. Однажды он прожился. Денег на поездку не хватило. И вот тут-то ему был предложен заказ на постройку двух новых церквей: в Пулкове и Большом Кузьмине по дороге из Петербурга в Царское Село. Выполнение этих заказов позволило ему съездить на родину. Есть предание, что вскоре после постройки церкви в Пулкове, куда знаменитый архитектор выезжал с бригадой мастеров итальянцев, в некоторых семьях пулковских сельчан стали рождаться дети с чертами лица, свойственными южанам, с черными глазами и черными, как смоль волосами, совсем не похожие на своих северных родителей. Богомольные старушки склонны были заподозрить здесь влияние чертовщины. Большое веселье было на селе в масленицу. На масленой неделе заключались браки. По деревням катались на санках с бубенцами и колокольчиками, с пьяными песнями. В Великом посту веселье затихало. Говели и постились. Древнее благолепие и красота православного богослужения на страстной неделе и в пасхальную заутреню привлекали в церковь не только жителей села, но и даже астрономов. Некоторые из них были постоянными участниками церковного хора. М.Н.Морин пел тенором, обладатель редкого по красоте баса и одаренный огромными музыкальными способностями А.А.Кондратьев не только пел на клиросе, но иногда по просьбе сельского духовенства безвозмездно, из страстной любви к музыке и хоровому пению, принимал на себя обязанности регента и отдавался этому делу всей душой. Под руководством А.А.Кондратьева исполнение сельского церковного хора стояло на большой художественной высоте. Общий культурный уровень села Пулкова был очень низок. В засушливую погоду на селе говорили: "Астрономы разгоняют тучи метлами и оттого нет дождя". Сельские богатеи считали астрономов голодранцами и, здороваясь с ними, снисходительно подавали два пальца. В ту эпоху они имели для этого основание: многие из сельских кулаков-лавочников, сеноторговцев, барышников имели на текущем счету в банках тысячные капиталы, в то время как окончивший университет астроном получал очень скромное жалованье. Этой отсталостью села объясняется тот факт, что революция 1905 года прошла в селе почти незаметно, несмотря на его соседство с Петербургом, и ничуть не отразилась на его быте. Мало коснулись события этих лет и обсерватории, жившей своим замкнутым в научных интересах мирком, оторванной от широкой общественной жизни. Правда, в течение около года в селе Пулкове был расквартирован казачий полк в качестве резерва на случай нового восстания в Петербурге. Но кулацкое население села Пулкова отнеслось к этому, как к необходимой мере правительства в его борьбе с "бунтовщиками" и "забастовщиками". Казачьи офицеры: есаулы и полковники с широкими красными лампасами на синих шароварах, с русыми чубами, с холеными бородами и усами развалистой кавалерийской походкой приходили на Обсерваторию погулять в парке и поиграть в рюхи с астрономами. Но были и другие признаки революции. Однажды летней ночью из квартиры старшего астронома Ф.Ф.Витрама жандармы увезли студента-репетитора, занимавшегося с малоуспевающим сыном Витрама. Временно проживавший в Обсерватории и работавший в качестве вычислителя воспитанник Одесского университета В.В.Лебединцев был членом революционной организации, участвовал в покушении на жизнь одного из царских министров и потом был повешен как политический преступник в Лисьем Носу. Говорили, что Леонид Андреев в "Рассказе о семи повешенных" вывел в образе доктора Вернера астронома Лебединцева. Лебединцев довольно продолжительное время жил в Обсерватории, бывал у многих астрономов в гостях, был в дружеских отношениях с Л.В.Окуличем, о его связях с революционными кругами кое-кто знал. Лебединцев уехал из Пулкова и долго о нем не было вестей. Неожиданно директор О.А.Баклунд получает письмо из царской охранки с предписанием командировать двух астрономов в Петербург для опознания арестованного Лебединцева. Баклунд назначает М.Н.Морина и А.А.Кондратьева, у которых Лебединцев бывал в гостях. Готовясь к выполнению приказа директора, они пережили тяжелые минуты. Ехать в Петербург нужно было на следующий день. Всю ночь они не спали и дали друг другу слово не выдавать Лебединцева. На их счастье, арестованный оказался совершенно незнакомым для них человеком, назвавшимся Лебединцевым. Значительно позже Лебединцев попал в руки царских охранников и не скрывал своей фамилии. Л.В.Окулич - близкий приятель Лебединцева - рассказывал о нем следующее. Когда-то Лебединцев жил в Риме и безумно влюбился в красавицу итальянку, но не встретил взаимности. В припадке злой меланхолии он бросился с моста в Тибр, но не утонул. Его спасли проходившие мимо русские революционеры-эмигранты. Они убедили его сохранить жизнь и отдать ее на служение революции.
К тогдашнему смотрителю Обсерватории Радиславу Радиславовичу Шепелевичу приезжали иногда из-за границы племянники-поляки, эмигранты-революционеры. Они приезжали на более или менее долгие сроки и спокойно проживали у дядюшки. Р.Р.Шепелевич в течение 37 лет был бессменным смотрителем Обсерватории, совмещая в одном лице хозяйственного руководства и исполнения. Он был одновременно смотрителем зданий, бухгалтером, завхозом, кассиром и прочее, и прочее. Кроме того, имея некоторую медицинскую подготовку, он подавал первую помощь больным и очень удачно ставил первый диагноз. Был он разносторонне образованным человеком, приятным интересным собеседником и при этом большим другом детворы. Карманы его форменной тужурки были всегда набиты конфетами "дюшес", которыми он щедро оделял встречных ребят. В селе Пулкове он был главным организатором, устроителем и попечителем Народного Дома. В Обсерватории он всегда был энергичным организатором любительских спектаклей, талантливо играл в бытовых комических ролях, гримировал всех артистов и был главным бутафором и костюмером. Спектакли устраивались в зале квартиры директора в ночь под Новый Год и иногда в другое время. Новогодние вечера у директора проходили с особой торжественностью. Гости-астрономы и члены их семей (кроме детей дошкольного возраста) собирались к 9-10 часам вечера на квартире директора в Западном корпусе. Вечер начинался спектаклем или концертом, или живыми картинами. Дочь директора О.А.Баклунда Эльза уже тогда была незаурядным художником-живописцем, вторая дочь - Надя - скрипачкой. Она училась у знаменитого Ауера. Центральным номером на этих концертах было пение А.А.Кондратьева. Как уже было сказано, голос его был необычайно красивого тембра - бархатистый певучий бас. Репертуар певца был безграничен благодаря исключительной музыкальной одаренности и памяти. А.А.Кондратьев был женат на родной сестре композитора А.С.Аренского. Его дети, унаследовавшие музыкальность родителей, были также постоянными участниками Пулковских домашних концертов. В семьях большинства пулковских астрономов горячо любили музыку и занимались ею в свободное время. Горячим почитателем музыки был А.А.Белопольский. Он принимал участие и в спектаклях, и в шарадах, и в общих играх наряду с молодежью. На новогоднем ужине астрономы поздравляли друг друга и выступали с краткими речами, в которых подводили итоги прожитого года и намечали планы будущих работ. После ужина танцевали. Поздней ночью гости расходились. Если ночь выдавалась лунная, на снегу бриллиантами переливался лунный свет, бодро поскрипывали под ногами деревянные мостки, а в парке потрескивали промерзавшие стволы старых деревьев.
Весенними вечерами, когда утихал дневной шум и подходила ночь, молодежь любила убегать в парк, слушать, как сквозь сухой старый лист с шелестящим напористым шорохом пробивается молодая трава. В такие вечера случайная встреча рук в темноте, или двух пар глаз, или легкое касание двух голов, наклонившихся одновременно, чтобы лучше услышать шорох травы, рождали первую влюбленность, от которой жарко пылали щеки, горели уши и сладко замирали сердца. Так начиналась любовь, приносившая потом много радостей и много мук. Для юности все было внове, и тайные уроки любви казались самым главным делом жизни.
Ежегодно, в одно из воскресений, в последних числах мая или в начале июня в Пулкове собирался Ученый Комитет по делам Обсерватории, составленный из представителей академических и других учреждений, заинтересованных в работе обсерватории. Уже с утра на башни рефракторов залезали "махальщики", назначавшиеся из числа служителей, на обязанности которых лежала подача сигнала о появлении на шоссе великокняжеской тройки (в позднейшее время - автомобиля). С 1889 по 1915 гг. президентом Академии наук и Председателем Комитета по делам Обсерватории состоял великий князь Константин Константинович. В ожидании высочайшего гостя уже заранее у главного портала Обсерватории собирались члены Комитета (приезжавшие из Петербурга) и пулковские астрономы в парадной форме - кто в синем вицмундире, кто в черном фраке или сюртуке, при орденах и лентах, в лоснящихся цилиндрах и белых лайковых перчатках. На рябиновой аллее, так называемой "рябиновке", против главного входа в Обсерваторию (у так называемых "белых ворот") скапливались все жаждущие поглазеть на великого князя и на церемонию его встречи, в особенности жены и дети служащих. Старый вахтер Автоном Данилыч Моргунов (отставной фельдфебель) с медалью на груди, торжественно приосанившись, отдавал последние приказания дворникам, в сотый раз разметавшим площадку у ворот и дорожку цветника у главного входа. Наконец, подкатывала серая в яблоках тройка. Из коляски выскакивал предлинный, худощавый, с острой светлой бородкой великий князь. Седобородый вахтер, низко кланяясь, прикладывался к руке гостя. От портала шли вереницей навстречу директор, члены Комитета и астрономы. Гость со всеми по очереди здоровался, и вся группа направлялась к порталу. Если был дождь, вся церемония встречи совершалась на портале. Затем происходил осмотр Обсерватории и заседание Комитета в служебном кабинете директора в присутствии всех астрономов. На заседании заслушивался и утверждался представленный директором годовой отчет Обсерватории. По окончании дел все шли на завтрак к директору. Однажды в пылу жандармского рвения и желания выслужиться, а может быть, из простого расчета выпить и закусить бесплатно на таком завтраке, под предлогом "охраны высочайшей особы", явился местный пристав из поселка Александровка. Но ... для него не нашлось места за столом, и ученый секретарь Обсерватории А.А.Кондратьев предложил приставу удалиться из квартиры Баклунда.
Великий князь Константин Константинович был одним из наиболее культурных представителей дома Романовых, относился к О.А.Баклунду с большим уважением, ценя в нем астронома с мировым именем. Когда в начале первой империалистической войны газета "Новое Время" в лице черносотенца Меньшикова подняла клеветническую кампанию против Баклунда, обвиняя его в сочувствии к германцам, надо сказать, что Константин решительно встал на защиту О.А.Баклунда. "Новое Время" обвиняло директора Пулковской обсерватории в том, что издания Обсерватории ("Труды") печатаются на немецком языке, в то время как Россия находится в состоянии войны с Германией. Царский министр народного просвещения Игнатьев, невежественный и грубый человек, вызвал О.А.Баклунда к себе и сделал ему выговор. О.А.Баклунд, глубоко оскорбленный этой клеветой, тот час же подал заявление об отставке. "Труды" Обсерватории печатались при нем на немецком языке не из-за сочувствия немцам, а по старой традиции, установившейся еще при основании Обсерватории. Князь Константин уговорил О.А.Баклунда взять свое заявление обратно, а Игнатьеву было сделано соответствующее внушение.
Замкнутая, оторванная от внешнего мира жизнь маленького коллектива Обсерватории, состоящего из 20-30 семейств, протекала спокойно. Астрономы были полностью сосредоточены на любимой работе. Это спокойствие нарушалось, когда умирал кто-нибудь из пулковцев. Каждая смерть в этом тесном мирке переживалась как смерть близкого человека, члена одной семьи. Если умирал астроном, его тело до похорон переносили в круглый зал Обсерватории и хоронили на маленьком обсерваторском кладбище в северо-восточном углу обсерваторского парка. Там же хоронили и членов семей сотрудников. Это кладбище, разрушенное во время Отечественной войны, ныне восстановлено (в 1953 г.) на прежнем месте. В 1902 г. скоропостижно скончался Александр Марианович Ковальский (1858-1902) - сын знаменитого русского астронома М.А.Ковальского, работавший в Пулкове с 1894 г. Смерть этого еще молодого (сорокатрехлетнего) талантливого и обаятельного человека тяжело потрясла его товарищей. Ковальский не был женат. С ним в квартире в западном корпусе Обсерватории жили его старушка мать и сестра, которые в момент его смерти были в отъезде, на юге России. Александр Марианович в один из вечеров 1902 г. почувствовал себя нехорошо. Вокруг него собрались ближайшие друзья. Был вызван врач из Царского Села, который подтвердил диагноз, уже установленный самим больным, - резкий упадок сердечной деятельности. Спасти больного не удалось. К концу ночи сердце Александра Мариановича остановилось. Ковальский умирал в полном сознании, ясно ощущая неотвратимо приближающуюся смерть и прощаясь с товарищами, его окружавшими и бессильными ему помочь.
Гроб с его телом стоял в круглом зале Обсерватории более двух недель, так как похороны пришлось отложить до возвращения с юга его матери, которую осторожно и медленно подготовляли к известию о внезапной кончине сына. Время было летнее. Тело покойного приходилось искусственно охлаждать и бальзамировать, для чего была приглашена из Петербурга бригада специалистов холодильного дела. А.М.Ковальский был похоронен на обсерваторском кладбище в склепе, построенном по желанию родственников покойного. Через несколько лет в этом же склепе рядом с гробом Александра Мариановича был установлен гроб с телом его матери. Над склепом был насыпан могильный холмик и поставлен памятник из белого мрамора.
В 1908 году телеграф принес в Пулково ужасную весть. В Крыму, купаясь в море, утонул выдающийся пулковский астроном Алексей Павлович Ганский. Ему было всего 38 лет. Он был полон кипучей творческой энергии и уже обогатил науку рядом выдающихся исследований, главным образом в области физики Солнца. Неутомимый и смелый участник научных экспедиций, не боявшийся никаких трудностей, нередко связанных с опасностью для жизни, широко образованный человек и прекрасный товарищ, он унес с собой много замыслов и надежд, которые смог бы осуществить.
Тяжелое впечатление произвела и следующая неожиданная и трагическая смерть. Ясным летним днем 1908 года на заднем дровяном дворе восточного корпуса Обсерватории, выстрелив из обреза себе в грудь, покончил самоубийством пятидесятилетний коридорный служитель Франц Суткевич, давно работавший в Обсерватории, скромный исполнительный работник. Причиной самоубийства была семейная драма: его жена на глазах у мужа и детей пила и вела гулящий образ жизни. Самоубийства в то время были довольно частым явлением, и причиной их были не только личные драмы, но и общая душная атмосфера, в которой жила Россия предреволюционных лет. В те же годы повесился ночью в нижнем парке Обсерватории шестнадцатилетний Коля Гаврилов, сын коридорного служителя А.Е.Гаврилова, избитый братьями в пьяной драке. Выстрелом из револьвера в висок покончил с собой почтово-телеграфный чиновник в пулковской почтовой конторе. В декабрьский вечер 1915 года отравилась синильной кислотой в своей комнате старшая дочь ученого секретаря Обсерватории А.А.Кондратьева Верочка - талантливая певица и поэтесса, любимица семьи и всех пулковцев. Для родителей ее смерть была необъяснимым и неожиданным ударом. Но муж покойной и ближайшие друзья знали давно, что Вера, такая одаренная и такая обаятельная, уже с 13-летнего возраста (она умерла 22 лет) таила мысль о самоубийстве. В ее домашнем архиве после ее смерти было обнаружено множество писем к родным, написанных в разные годы, в которых она просила отца и мать не винить ее за самоубийство. По-видимому, она страдала прогрессирующим нервно-психическим заболеванием, выражающемся в чередовании периодов резкого подъема и резкого упадка настроения и связанным (в периоды упадка) с манией самоубийства. Смерть Верочки Кондратьевой надолго омрачила жизнь пулковской обсерваторской семьи. В 1914 году Обсерватория похоронила астронома-геодезиста Федора Федоровича Витрама, а в августе 1915 года - своего славного смотрителя Радислава Радиславовича Шепелевича, прослужившего в Пулкове 37 с лишним лет. Смерть директора Оскара Андреевича Баклунда была последней в этом ряду смертей в старом Пулкове.
В "0тчете Главной астрономической обсерватории" за 1916 г. преемник О.А.Баклунда А.А.Белопольский пишет: "16 августа 1916 г. скончался директор Обсерватории О.А.Баклунд. Его заслуги перед наукой разбирались во многих написанных о нем некрологах, как в России, так и за границей: они настолько несомненны, что подробно останавливаться на них сейчас было бы альтруизмом. Подъем сил персонала Обсерватории, увеличение числа сотрудников, приобретение новых приборов в соответствии с движением науки вперед, создание обширных тем для деятельности Обсерватории, совместные с иностранными учреждениями научные работы, постоянное единение с учеными всего мира, а с другой стороны, организация обширного исследования загадочного движения кометы Энке - все это сохранит ему имя выдающегося директора и замечательного ученого.
Имя его связано с созданием двух первоклассных обсерваторий в Николаеве и Симеизе. С его же именем связана важная экспедиция для градусного измерения на островах Шпицбергена и организация устройства передачи времени по радиотелеграфу между отдаленнейшими обсерваториями.
Астрономы Пулковской обсерватории обязаны ему благодарностью за проведение в 1909г. новых штатов с повышенными окладами, увеличение пенсий в 1900г. и материальную поддержку в тяжелые времена войны.
Энергия, проявленная покойным Оскаром Андреевичем при управлении Обсерваторией в течение 21 года, представляет из себя нечто совершенно из ряда вон выходящее."
В связи c своей кипучей международной научной деятельностью О.А.Баклунд за 21 год своего директорства в Пулкове совершил 35 заграничных поездок и путешествий: на Шпицберген, в Южную Африку, в Калифорнию, на Новую Землю и др. А.А.Белопольский рассказывал, что однажды во время их совместного с О.А.Баклундом путешествия судно, на котором они ехали, попало в шторм. Все население судна свалилось от морской болезни. Баклунд один сохранил полную невозмутимость и оказывал помощь больным.
В своем некрологе Баклунда ("Изв.Имп.Ак.н.", 1916г.) А.А.Белопольский говорит: "... Основным мотивом его жизни было всем жертвовать ради науки. Ради этого он не щадил ни себя, ни своих сотрудников. Он требовал энергичной работы от них. Число обязательных часов работы при нем удвоилось и ни положение, ни возраст не гарантировали астронома от того, что он в любое время не будет позван в кабинет директора для какой-нибудь справки или для ознакомления с ходом работы, или для новых инструкций. И персонал при нем, нужно сознаться, работал, не покладая рук, все время увлекаемый вперед своим директором.
Мало-помалу интенсивной работой Обсерватория создала себе в научном мире столь авторитетное положение, что не только со всех концов России, но даже и со всего мира стали стекаться в Пулково астрономы для ознакомления с методами наблюдений и обработкой их. За 20-летний срок в стенах обсерватории перебывало с этой целью слишком 250 человек, не считая офицеров Военной и Морской Академий. Из этих 250 человек иностранцев было 70. Многие из них сделались впоследствии постоянными сотрудниками Обсерватории. Укрепилась Пулковская школа, что так важно для прочного прогресса астрономических исследований в России."
Если смерти и похороны были печальными вехами в тихой жизни Обсерватории, то такие праздники, какими в старой России были Пасха и Рождество, с которыми были связаны рождественские и пасхальные каникулы, а также семейные праздники, главным образом именины (дни рожденья тогда не отмечались, как это делается теперь), вносили веселое оживление в размеренный ход обсерваторской жизни. В рождественские каникулы, которые продолжались две недели (с Рождества до Крещения) ватаги ребят кочевали из квартиры в квартиру, так как почти ежедневно у кого-нибудь из астрономов устраивалась елка. Как уже говорилось, торжественная встреча Нового года происходила у директора 31 декабря, а в день I января астрономы ходили друг к другу с визитами. В первый день Рождества, то есть 25 декабря по старому стилю, по квартирам астрономов ходили священник и диакон Пулковской церкви "Христа славить", т.е. служить краткий домашний молебен в честь праздника. По вечерам на второй неделе зимних каникул "ряженые" из числа молодежи ходили небольшими группами из квартиры в квартиру, Наиболее радушные хозяева угощали "ряженых" конфетами, пряниками, орехами. Приход "ряженых" был целым событием для малышей, но самых маленьких, которые пугались "ряженых", приходилось уводить или уносить в другую комнату. В один из последних дней каникул устраивалась елка для детей младшего персонала с раздачей подарков. В устройстве этой елки принимали участие главным образом дочери Баклунда и еще кое-кто из взрослой молодежи. Средства на организацию елки собирались по подписному листу среди научного персонала.
Между Рождеством и Пасхой была еще одна веселая неделя - масленица, когда на всех лестницах и коридорах обсерваторских жилых домов стоял блинный дух и чад, а все хозяйки волновались и беспокоились "удадутся ли блины". С четверга на масленой неделе школьники обычно отпускались домой на три дня до "чистого понедельника", т.е. до первого понедельника великого поста. В эти дни в Петербурге происходили катанье на "вейках", и мамаши с детьми ездили из Пулкова в Петербург покататься. Ездила и более взрослая молодежь. Пропустить это катанье было невозможно. Сообщение с Петербургом тогда было только по железной дороге. До ближайшей станции приходилось ехать на лошади. Такой станцией была станция Александровская ("Александровка") Варшавской железной дороги в 5 километрах от Пулкова. От "Александровки" до города поезд шел полчаса. На все путешествие до города приходилось тратить полтора часа. Лошадей нанимали в селе Пулково. Присяжным извозчиком Обсерватории испокон веку состоял крестьянин Александр Васильевич Птицын с сыновьями Виктором, Александром и Михаилом. Огромный полукаменный двухэтажный дом с мезонином, принадлежавший Птицыну, стоял близ въезда в Обсерваторию. Птицын держал несколько лошадей специально для обслуживания астрономов. "Заказать" лошадь на определенный поезд было делом одной минуты. Для удобства извозчика и ездоков на стене дома во дворе Птицына было написано черной краской по желтой штукатурке полное расписание поездов между Петербургом и Александровской.
В первый день Пасхи так же, как и в Рождество, приходили из села священник и диакон служить молебны, астрономы, так же как и в Новый Год ходили с визитами. Во многих семьях устраивался пасхальный стол для угощения приходящих поздравить с праздником. Христосовались, обменивались крашеными яичками. Особо усердные визитеры возвращались домой поздней ночью.
Дети астрономов учились преимущественно в Царскосельской гимназии, так как в селе Пулкове были только начальные школы, а в Петербурге могли учиться только те, кого удавалось устроить на жительство у родственников: об ежедневных поездках детей в Петербург не могло быть и речи. Для поездок в Царское Село обычно подряжали одну подводу на троих школьников. Ежедневно из Пулкова в Царское отправлялись две подводы, а иногда и три. Поездка в Царское туда и обратно стоила I рубль 50 копеек, т.е. по 50 коп. примерно со школьника. Летом ехали на извозчичьих колясках, зимой - в кибитках. Поездки совершались ежедневно в течение школьного сезона при любой погоде. Не обходилось без приключений. Детей Белопольского, Морина и Фрейберга возил в Царское крестьянин Федор Иванович Волнушкин, крепкий высокий старик с иконописным лицом, "знавший свою меру", т.е. воздержанный в питье. И когда он сидел на козлах, все обходилось благополучно. Но когда его заменял сын его Сергей Федорович, чрезвычайно мягкий и симпатичный человек, к сожалению "не знавший своей меры" и в течение полугода страдавший запоем, школьникам иногда приходилось совместными усилиями переселять "ослабевшего" кучера в коляску и самим по очереди править.
Царское Село было постоянной царской резиденцией. На его улицах кишели шпики. Как-то, возвращаясь с занятий, пулковские школьники заинтересовались военным парадом, который принимал царь на большом плацу перед Екатерининским дворцом. Школьники и кучер вылезли из коляски и глазели на парад сквозь чугунную решетку ворот. Вдруг заиграл горнист. Резкий звук трубы испугал нервную вороную кобылу Волнушкина. Она сильно рванула коляску и понеслась вскачь по шоссе. От сильного толчка из задка коляски вылетел бочонок со сливочным маслом, с треском ударившись об мостовую. Моментально к растерянным ездокам подбежал солидный шпик, на лице которого был написан одновременно испуг и готовность немедленно "пресечь". Стоило больших усилий доказать ему, что в бочонке не динамит, а масло, пришлось сообщить, где куплено масло, по какой цене и для чего. С трудом успокоив бдительность охранника, путешественники направились на поиски лошади, которая была задержана городовым в двух верстах от места происшествия.
В ту пору не было ни радио, ни телевизоров. Поездки из Пулкова в город на концерты и спектакли требовали большой затраты времени. В Обсерватории время от времени стали устраиваться литературно-музыкальные вечера. Такие вечера устраивались в квартирах Белопольского, Витрама, Кондратьева и Ренца. Исполнителями являлись сотрудники и члены их семейств. Вот программа одного из таких вечеров:
I Отделение
II Отделение
В этом беглом очерке мы старались охарактеризовать бытовую обстановку, в которой протекала научная работа пулковских астрономов в начале нашего века (1900-1916), почти ничего не говоря о самой этой работе, которая была огромной, и которая, повторим, исчерпывающе подробно отражена в "Отчетах Пулковской Обсерватории".
